Кларкс что-то бессвязно бормотал:
– Не.. не.. меня домой. А девушке ну—ну – нужна скорая… помощь.
Офицеры переглянулись.
– Мистер Фримен, тогда мы вызовем скорую, и подождём, пока за вами не приедут. А сами отвезём этих в участок. Идёт?
– Идёт.
Алекс подошёл к лежащей девушке и присел рядом с ней на корточки, внимательно её изучая. Кого-то она ему напоминала. Затем он перевёл взгляд на Кларкса и снова на неё. Теперь понятно кого.
Глава 9
Как оказалось, у девушки было отравление наркотиками, но врачи сказали пара дней под капельницей всё исправят, а вот избитому придётся непросто. Но Алекс настоял на том, чтобы ему оказали первую помощь и отпустили домой. Женщина врач в больнице устало ответила: «Ваше право».
Пока всё это происходило там, Кларкс лежал в палате реанимации и смотрел в синий потолок, освещённый потрескивающими люминесцентными лампами. Он слышал каждое слово за тонкой стеклянной стеной, отгораживающей его от людного коридора больницы.
Внезапно тело будто покрылось холодной стягивающей плёнкой. Зубы застучали. Этот холод хорошо знаком ему. Даже в состоянии смерти теплее, чем в состоянии бесплотности. Лампы начали тускнеть, а свет в коридоре погас. Все земные звуки стихли, будто всё, что есть на свете, исчезло в хаосе и небытии по щелчку пальцев. Послышались глухие шаги. В палате был кто-то посторонний. Затем этот кто-то пододвинул стул, скрипя металлическими ножками по кафелю, поближе к кушетке, на которой, дрожа каждой мышцей, лежал Кларкс, и, наклонившись, произнёс:
– Мне многое непонятно из того, что ты делаешь, четвёртый, – голос анифезара был грубым и надменным.
Кларкс ничего не мог ответить, ведь он подозревал, что настанет такой момент, да и перед мощью Громогласа – старшего анифезара, пусть и в облике человека, нельзя было устоять.
– Я думал, ты хорошо понимаешь свою задачу, путевод. И надеюсь, что ты и сейчас отдаёшь себе отчёт о происходящем вокруг. Ты дрожишь, потому что начинаешь привязываться к оболочке по зову самых примитивных чувств во вселенной. К тем, что приносят тебе радость, удовольствие, и, даже, боль. Ты не забыл кто ты есть?
Отчего-то речи Громогласа действовали на Кларкса раздражающе, и он вспылил:
– В чём проблема? Алекс Фримен идёт по своему пути и неплохо справляется с этим. Разве…. – голос внезапно куда-то исчез, и из открывающегося немого рта не вышло ни звука.
– Ты должен молчать и слушать! – анифезар приблизился к лицу Кларкса, тот сокрушённо закрыл глаза и отвернулся в сторону, к зелёной стене. – Путевод номер четыре, просто не забывай о том кто ты, и зачем здесь. Не отвлекайся ни на что, и ни к чему не привязывайся.
Затем грозные брови Громогласа расслабились, он поднялся со стула на ноги и уже, почти заботливо, смягчая тон, добавил, растворяясь в воздухе:
– Когда ты существуешь ради кого-то, очень легко потерять себя. Помни об этом. Помни…
* * *
Вторник, шестое апреля. Начинало светать. Алекс сидел на заднем сидении, а Кларкс, с наложенными швами на лице, с медицинским корсетом ниже груди и в больничном халате, расположился на переднем. Такси неспешно передвигалось по залитым густым бостонским туманом одиноким улицам. Оба они угрюмо молчали, каждый думая о своём. Солнце поднималось всё выше и выше, но стены небоскрёбов лишь изредка пропускали лучи.
Алекс периодически хмуро и укоризненно поглядывал на Кларкса. Его мучило множество вопросов, которые нуждались в ответах, но на подъезде к дому сонливость начала одолевать мозг. Машина остановилась напротив места назначения. Избитый полуголый пострадавший незамедлительно открыл свою дверцу и побрёл к чёрной домофонной калитке. Фримен тоже вышел из машины, затем, поблагодарив таксиста, расплатился и ускорил шаг, доставая из кармана ключи. Открыл калитку, и они вместе зашли во внутренний двор, направляясь к входной двери мимо редко, аккуратно посаженных в клумбах, сухих и тонких деревьев, детской площадки и скамеек около подъездных дверей.
Алекс вовремя вспомнил про пакет с испорченными вещами своего друга, находившийся в руке, и, подумав о том, что они ему больше не пригодятся, подбежал к мусорному баку у въезда на площадку и отправил содержимое вместе с полиэтиленом на дно. Кларкс с грустью наблюдал за этой картиной, держа в руках серебряную цепочку, сдёрнутую во время драки с рубашки.
* * *
Наверное, каждый чувствовал себя стариком в пятнадцать лет, в двадцать, двадцать пять. Но интересно, люди чувствуют себя молодыми в старости? Это должно быть редкостью, ведь когда твоё тело полно сил, а кожа ещё гладкая, можно с лёгкостью изобразить перед зеркалом морщины на лбу, на глазах и тем самым представить себя пожилым человеком. Можно чувствовать себя стариком во время болезни, когда не можешь встать на ноги и расправить спину, когда болит горло и голос хриплый, как у курильщика со стажем. И это может показаться, даже, забавным, потому что до старости так далеко, впереди ещё вся жизнь. Но когда проводишь каждый вечер в кресле-качалке, перед тем как начать читать книгу надеваешь очки, каждый день просыпаешься и смотришь в зеркало на старую с глубокими морщинами кожу, даже в мысли и не придёт попытаться её разгладить. Почему? Потому что это может показаться глупым ребячеством, или, скорее, по той причине, что это вызовет лишь досаду и грусть. И как жить с мыслью, что каждое утро может стать для тебя последним, и в твой дом постучится тётка с косой. Страшно умирать старым, а молодым, похоже, что нет. Легко уходить, когда у тебя ещё нет сожалений о прошлом, но уже достаточно накопленной злобы на мир, предательский, несправедливый, в который ты уже практически потерял веру.
Алекс пытался почувствовать горячий пар, идущий от чая налитого в кружку. Обычно он пил кофе, но именно сейчас почему-то захотел чай. Он водил рукой над гладью кипятка смешанного с заваркой оранжевого цвета и не чувствовал ничего. Ладонь была уже красной и мокрой, однако ни намёка на тепло не было. Такая же беда обнаружилась со вкусом. Напиток касался губ, медленной струйкой проникал по пищеводу к желудку. Лишь опустошив залпом всю кружку, почувствовалось лёгкое жжение, разгоняющее импульсы по органам.
Далее экспериментировать Фримен не стал, хотя сидя на кухне, минут пять лениво поглядывал на нож, висящий на магнитной полке. Вероятно, это – либо результат того, что с ним происходит, либо причина. Лишь в одном он уверен точно, всё должно быть именно так. Ведь хоть что-то должно быть особенное в смерти? Возможно, притупление чувств и есть один из признаков.
Алекс прошёл из кухни в просторную гостиную, в которой крепко спал Кларкс, развалившись на дорогом кожаном диване, голый, лишь накрытый лёгким серым пледом. После того, как они зашли в квартиру, практически не разговаривали – чувство усталости было сильнее желания что-то обсуждать. Поэтому Алекс предложил другу устроиться на диване, а сам пошёл в душ. Вода лишь отчасти взбодрила тело и мысли, не давая погружаться в сон.
Фримен подумал, что едва ли в его гардеробе найдётся подходящая одежда для избитого голого панка, который проснувшись, несомненно, начнёт разгуливать в таком виде по квартире. Нужно предпринять какие-либо действия, дабы не допустить этого разврата. Алекс надел чёрную кожанную куртку, взял портмоне и вышел из дома.
Густой туман окутал город серебристо-молочным шарфом. Не было ничего видно в пределах двадцати-тридцати метров. Алекс поднял голову вверх: солнце было уже высоко, но густая масса не давала лучам достигнуть земли, и лишь одинокие верхушки небоскрёбов, словно копья павших воинов торчащие из-под снега, удостаивались прикосновения небесного светила. По времени должно было быть около полудня, однако непривычная для Бостона в такое время тишина не нарушалась даже звуками машин, поскольку выйдя на проезжую часть, Алекс не видел их, так же, как и не видел людей. Всё замерло. Лишь ворона, сидящая на светофорном столбе, что-то каркала о своём, глядя на одинокую фигуру, медленно и неуверенно шагающую по тротуару.
Такого Фримен не видел никогда. Всё это походило на пост апокалипсис, мир, где люди вымерли, оставив земле свои творения на долгие и долгие годы, пока природные катаклизмы не сотрут в порошок асфальтированные дороги и не съедят металлические опоры небоскрёбов. Жуткое зрелище. Алекс чуть вздрогнул и, решив не мешкать, быстро зашёл в ближайший магазин одежды.
– Эй, – позвал он, заходя в тесноватый зал, заполненный вешалками, манекенами, стеллажами и ящиками с различными вещами. – Есть кто-нибудь?
Дверь тихонько захлопнулась. Вошедший прошёл между рядов светлого помещения. На стенах висели несколько зеркал, постеров со стильно одетыми мужчинами, женщинами, и камеры в углах. В магазине никого, лишь очень тихо играет радиоприёмник через проведённые колонки, напевая очень жуткую незнакомую мелодию. В памяти одинокого покупателя невольно всплыл фильм с похожими декорациями. Лучше сейчас не думать о таком.